-«Говно - человек!» - с придыханием лепетали сотрудники в кулуарах.–
Да- а, …вот это говно! – нюхали воздух просители из предбанника и с
одобрением кивали лысыми чиновничьими лбами.
И не то что бы Емельян Юлианович вонял. Нет, конечно же, он вонял,
но вполне себе дорогущим французским парфюмом с тяжелыми нотками
дерьмеца,что только сильным мира сего позволены. Всякого ущербного
клерка надуши вот такими духами, подумают, - обосрался, бедолага. Но, у
Великих, – совсем другое дело: такой духман от них – не параша, это так
деньгой пахнет, и не маленькой!
Слетался в кабинет к Емельяну и досужий до запаха бизнесмен, и чиновник
крупный жужжал всегда на диване. А, иногда, причуяв ароматного, сам
министр не гнушался почтить элитные покои своим небесным сиянием.
Всем известно, деловой люд, как муха, он же нюх особый имеет. Сам
бывает без понятия «чего это сюда приперся?», а поведет рыльцем ,
осмотрится, очком привычным пожмякает, да и поймет: Ога! Чутье не
подвело! Тута дела иметь можно!
Все было у Емельяна Юлиановича, все, чего отобрать можно, или
выдурить, или выпросить, или украсть – ну,… все было! Ни в чем себе
любимому Емельян не отказывал, отчего вид имел всегда грустный, с таким
флером залеченного сифилиса.
Однажды, Емельян как тыцнет пальчиком отманикюренным по кнопочке волшебной:
- А подать мне этого…как его?
А советники мозгом своим штурмовым решают враз:
- Юриста? Мерина? Горячее? Ружье?
- Вы что, охренели там, дармоеды?! – рыкает грозно Емельян –говно – Этого…подать! Как же его…совсем вылетело…
А советники из обморока выпростались, валидолу или чего покрепче глотнули, и давай дальше гадать:
- Чаю? Президиум? Кофию? Секса? Блокирующий пакет?
- …? …! Да в жопу себе пакет засуньте и заблокируйте! Распустились совсем! – грохочет Емельян в селектор.
А внизу «Скорая» так и верещит, знает служба, что топ-менеджер скотина
слабая: ему что инфаркт получить, что насморк – все легко!
Насуют советнички бумаг в жопу – приказ!- да и сидят, грустят;
невеселую думу изволят кумекать. Может шефу часы с пятью турбийнами
приглянулись? Или что полегче: жена там сотрудника, или сам сотрудник?
Говно -человек всякого себе позволить может, ибо он – Глыба, Фигура и
Величина!
- Курева? Порева? Ширева? Гонева?
А шеф только ревет раненой коровой да сучит ножками жирными под столом стометровым.
Медбратья уж штатный дефибриллятор в подсобке монтируют: ряды топ – менеджетмента в ротацию впали за счет молодых да зубастых.
А босс орет немо: Пода –а -ать!
Вот такую нервозную обстановку и заглянул,по дурости своей, Васька – экспедитор, ну, чтоб накладные подмахнуть.
- Гугель? Мугель? Штангель – циркуль? Триста водки? Дырокол?
Как глянет Васька на потуги медуз ксерокопированных, как сплюнет лихо
на паркет молодецкой слюной, ну и, как водится, возьми и ляпни не в
тему, но голосом бодрым:
- Любовь ему надыть, потому, как весна!
Чуть не обосрался от радости Емельян наш Юлианович в своих горних
высях. Аж зарыдал болезный прямо в селектор ипонцкий козлотрелями
начальницкими:
- И всего –то у меня есть и было: и яхты, и танкеры и самолеты; и девы
- черные, пегие, красные, и вьюнцы зубастые и жопастые; и любовь -
плотская, флотская, шведская, детская, звериная - куриная. И раком, и
боком, и с подскоком! И сидя, и стоя, и даже во сне! Все по моему, по
заказу, потому как я, Емельян – говно, – князь мира сего, и над вами,
суками, потешаться поставлен! Аз есьм «Альфа и Омега гроупп», а вы все
– суть – тля, влага из носа и перхоть из-под моих ногтей!
Ну, все, знамо дело, соглашаются и головками – тыковками асинхронно так
кивают. У Емельяна Юльяновича не забалуешь, как сказал, значит, - так
оно и есть!
Когда большая деньга разговаривает, проститутка – правда ей вслед лишь
поддакивает. В говне живем, такой закон у нас, у людишек, что в самом
низу пищевой цепочки.
А Юльянович вещает далее:
- Таки подать мне к обеду любовь самую настоящую, чистейшую, чтоб «три девятки» была снутри и снаружи! ИСПАЛ-НЯТЬ!!!!
Уж как креативили всем офисом! Уж как изворачивались мозгами
мудрейшими! А сколько консалтинг – групп по всему миру подключили, и не
перечесть! Порешили всем миром: устроить Емельяну – темь – Юлиановичу
смотрины, что значит - кастинг, по–нашему.
Все для шефа дорогого нашего любимого! Чтоб настроения ему доброго на все века, и да повысится наш оклад!
Приезжали дивы заморские на майбахах бронированных, клялись Емельяну
в вечной любви, ножку лобызали, грудями силиконовыми дорогущими смутить
старались. Емельяну – все не то! «Фуфло суете!» - вопиет – « Поувольняю
к ебеням собачьим! Селедку мороженную грызть будете на земной оси!»
И педрилл отечественных сладеньких подсылали. Нет и все! Подавай Говну
Любовь настоящую, чтоб, как у людишек обыкновенных, с охами – вздохами,
чтоб под сердцем щемило и коленки ходуном.
Что делать? Где искать? У каждого – семья да ипотека. Пригорюнились
аналитики, а консультанты на стакан сели, вот где мрази
слабохарактерные…
Тут Васька – экспедитор вновь на офис заглянул, путевочку подмахнуть. Генералы бумажные – бац перед ним на колени:
- Выручай, стервец! Впутал нас в передрягу, а у нас у каждого - жены
модельные да детишек по штуке, не говоря о всякой недвижимости! Коли
нас Емельян с говном смешает – то и тебе не жить! Разгребай эту кашу,
как хочешь!
Приссал Васька слегка, кому ж на пике карьеры на погост охота? Потом
сделал лицо попроще, отхлебнул коньячку из лафитничка, вискариком
шлифанул, покумекал извилиной и сказал:
- Тут тока ведьмак помочь может. Чтоб могучий был, как Кашпировский с
Касперским в одном флаконе. Потомственный психотерапевт – травник
нужон, никак не меньше!
Таким вот макаром в кабинете брильянтовом, за дверями золотыми,
появился потомственный колдун, Васькин собутыльник, дедушка Пихто.
Поначалу оробел дед Пихто от роскоши столичной, от важности говенной да спесивости люда коммерческого.
Потом ничего. Быстро соплю в ноздрю могучую втянул. Вдохнул полну грудь
миазмов и нырнул в самые недра, на дно, к самой навозной куче, Емельяну
Юлиановичу, говночеловеку вселенско - мирового масштаба.
А Емельян уж чахнуть стал. Шутка ли дело: впервой ему ощущать, чтоб
потребности господские с такой аморфностью исполнялись. Вроде и суши
кушать пора, ан в рот не лезут. Тоска! Любови хочется, ни пернуть, ни
продохнуть!
Дедушка наш с тыла зашел, попросил язык показать, для солидности: все ж
не вахмурка какой, а серьезный колдун – психотерапевт, травник.
- Не пучит? А чесоткой в детстве не болели ль? Родственники за рубежом имеются?
Емельян только пожимает плечами узкими - ничего подобного не наблюдалось.
А дедушка Пихто сощурился хитро, погрозил пальцем неведомым силам и, важно так, с достоинством, да и изрек:
- Налицо, фекалис-инфлюэнцус-аутловис!
Юлианович наш, чуть кофием не поперхнулся. Откуда – думает - в простом сиволапом мужике такая мудрость нечеловеческая заложена?
- И что? – спрашивает.
- И ничего. – отвечает мудрец Пихто, а сам так, бочком –бочком, к дверям пятится.
- Скажи мне, мудрый старикан, - молвит Говночеловечище, - почему это
людишкам никчемным, слизи микробной, грибкам плесневелым, короче,
всякой твари доступна Настоящая Любовь, а мне, второму после царя
нашего ВВП, такой малости сыскать не могут! Коли правду мне ответишь,
ничего не утаишь, с золотых тарелок жрать будешь, и орден тебе на шею
повесим « За услуги перед Отечеством», ну и квартирку в Измайлово – в
придачу!
Оробел дед Пихто, только быстро допер, что по-легкому из такой кучи
дерьма не выкарабкаешься. Решил сказать, как есть. Одна голова, все
одно пропадать, не вечные мы все на этом свете.
Как говорится, на небесах разберемся, кому уголек из печки таскать, кому булку с маком кушать.
Вздохнул дед, набрал углекислого по самые гланды, да и слово мудрое молвил:
- Вот что я тебе скажу, велик – купец. Любовь настоящая, как ребяшок
несмышленый, как младенчик чистый, ко всякому доброму человеку сама на
руки просится! Бывает, что и злодею достается. Не сподобился ты,
видать!
Надулся Емельян, как индюк на базаре, еле гнев свой карающий в себе удерживает, но, чувствуется, закипело говно-то внутрях.
- Ах, дрыть-растудыть, етить матить, кудах тебе на голову, ничемный ты
потрох, дед Пихто для меня никто! Каким таким боком нельзя любовь -
вашу - морковь украсть, купить или выдурить, или выпросить? Это как ты
так посмел - мне, владыке русского торгашества, такую вот огорчительную
новость произнесть?
Почесал дед репу, чует не выйти ему живым из клетки золотой, пока не разрулит такой вот когнитивный диссонанс.
Подошел дед поближе к царю бизнеса Емельяну Юлиановичу да словечко заветное сказал. На ушко.
Как вытаращился Емельян -говно глазищами своими огенными! Как
схватится за гаврилу дорогущую, как потянет на себя узел виндзорский!
Не по вкусу пришлось словечко заветное, фраза правдивая. Сроду деньжищи таких слов не слыхивали!
Посинел Емельян, раздулся шаром, зенки из-под лба покатого катит
наружу, хочет охрану вызвать, ан невмоготу ему: дыхалки нету, изнутри
пар ребра ломит !
Дед, увидел, что плохи дела, в форточку – шасть, только его и видели. Колдун все-таки, не хухры-мухры!
А Юльяныча нашего, темь Емельянушку, расперло гневом , до потолка трехметрового. Там вот и наткнулся он об угол люстры.
Покраснел кожей. Да и лопнул.
Много тогда дерьма разлетелось по всем офисам столичным. Каждая
капля гендиректором стала. С тех вот пор, ищут капли Емельяна
Юлиановича друг дружку по свету, объединяются в холдинги да корпорации,
чтоб любовь настоящую, чистую украсть, поиметь и приручить, чтобы та
прибыль приносила, да в услужении им была.
Не получается у них покамест – форс-мажор. Но, говорят, дело времени.
Дед Пихто с Васькой – экспедитором как квасил, так и квасит. Только к большому начальству он теперь – ни ногой!
Спросишь: Так что за слово дед сказал?
Так это слово, каждый из вас знает, его с молоком матери все мы
впитали. Ты и меня на это слово пошли, если сказка не понравилась.
